Дрожащие от холода бездомные, которым оставалась одна надежда — попасть в приют или работный дом, были одеты в случайно доставшиеся им вещи. Но даже при этом они сохраняли верность потертым символам благопристойности: женщины носили капоры, пусть и ветхие, а мужчины — то, что когда-то было шляпой. Даже там, где приходский работный дом, прежде чем выдать пособие, требовал выполнения тяжелой работы вроде дробления камней, часто встречались «безумцы, которые изо всех сил отстаивали свое право сохранять и в „каменном дворе“ эти приметы приличия, цилиндр и черное пальто», несмотря на свое плачевное положение. Черный сюртук среднего класса переходил из рук в руки, спускаясь все ниже, пока не разваливался окончательно. «Английский плотник носит черный сюртук — как официанты, предприниматели и герцог… одет в ту же самую одежду, что процветающий представитель среднего класса — но вся она в заплатах и лохмотьях».
В ожидании у входа в ночлежку (Bridgeman Art Library).
«Жаждущие попасть в ночлежку», картина Льюка Филдса, 1874 год, по эскизам с натуры, сделанным в 1870 году. Даже здесь центральный персонаж носит потрепанный цилиндр.
Отсидевшие срок заключенные, должно быть, имели обманчиво честный вид, пока носили одежду, в которой их выпустили — вельветовые брюки, жилет и котелок. Неудивительно, что, оказавшись за пределами тюрьмы, большинство из них тут же расставалось с этой кричаще чистой одеждой, меняя ее на деньги и поношенную, удобную, неизвестно чью одежку. Тем не менее, у тюремного начальства было правильное представление об одежде рабочего. Сотни пассажиров, покидавших рабочий поезд на вокзале Виктория, носили тяжелые башмаки, плотные брюки и куртки, жилеты и котелки. Однако и в этой толпе можно было заметить несколько цилиндров, но либо шелковые цилиндры, для которых лучшие дни давно миновали, либо цилиндры из густо залакированного холста. Служащие, носившие форму, скажем, почтальоны в ярко-красных куртках и полисмены в синих мундирах, ходили в цилиндрах. Во время работы умелые мастеровые носили квадратные бумажные колпаки, такие, как на плотнике на иллюстрации Тенниэла к «Алисе в Зазеркалье» в эпизоде, когда Морж и Плотник поют песню. Простые рабочие работали без головного убора.
На улицах Лондона все еще можно было увидеть старинные длинные «рабочие блузы», практичную одежду для сельских рабочих, сделанную из тяжелого холста, очень носкую и почти непромокаемую. Мусорщики надевали ее как парадную, когда являлись на Чаепитие мусорщика;молочники, обходя дома, редко носили рабочие блузы, но надев, приобретали вид образцового крестьянина или настоящего сельского жителя, так интриговавшего лондонцев, посещавших Всемирную выставку группами с экскурсоводом. Уличные торговцы, продававшие дичь и молочные продукты, носили рабочие блузы; другие предпочитали более яркую одежду: суконную шапку, камзол с большими карманами, брюки, узкие в коленях и расклешенные книзу, и шейный платок, именовавшийся «кингсман».
Торговки носили черный капор из хлопчатобумажного бархата или из соломки, украшенный лентами или цветами, шелковый шейный платок-кингсман и платье из хлопчатобумажной набивной ткани, достаточно короткое, чтобы демонстрировать дорогие сапожки. По воскресеньям и в праздники торговцы представляли собой красочное зрелище: мужчины в коричневых шерстяных брюках с галуном и высоких касторовых шляпах, женщины в ярких набивных платьях и новых шалях. Любая, даже самая бедная женщина, носила шаль. Даже летом, хотя вряд ли многие были так изобретательны, как Ханна Калвик, которая на лето разрезала шаль по диагонали, а на зиму снова сшивала половинки.
«В любой газете есть реклама перекупщиков, предлагающих прийти к вам в дом и купить вашу поношенную одежду». Эта реклама предназначалась читателям среднего класса. Перекупщики, вероятно, распродавали свои запасы на рынках секонд-хэнда, или «одежных биржах». Если прежние хозяева одежды сами были бедны, они могли носить одежду годами, редко стирая и ни разу не отдавая в чистку. «Запах старой одежды явственно преобладал над всеми остальными». Существовало две основные «биржи». Одна находилась в районе Петтикоут-лейн, неподалеку от станции Ливерпул-стрит и располагала розничными товарами «для любого, лавочника, ремесленника, клерка, уличного торговца или джентльмена». Большая часть оптовых закупок в конце концов оказывалась в Ирландии. Другая «биржа», на улице Севен Дайлз, около Лестер-сквер, специализировалась на ботинках и туфлях, и они стояли там печальными рядами, сморщенные, со стоптанными каблуками. Две тысячи мужчин и мальчиков занимались их «преображением», в результате чего обувь казалась не хуже новой, если в ней было не слишком много дыр.
«Нижняя одежда» (логическое противопоставление «верхней одежде», то есть белье), особенно фланелевые блузы и панталоны, продавалась хорошо, даже если была в пятнах — пятна не были видны. Женское белье продавалось «как было», покупательница рассчитывала подогнать его, где потребуется. Корсеты большим спросом не пользовались, а меховой палантин, чтобы согревать плечи, покупательница могла приобрести на рынке всего за 4 шиллинга 6 пенсов. Меховые боа, скорее роскошные, чем теплые, продавались не быстро. Старые шелковые цилиндры всегда были нарасхват. Их тщательно и умело подкрашивали и заново придавали им форму. Старый еврей-старьевщик — в таком виде всегда на карикатурах изображали Дизраэли — носил поверх собственного цилиндра стопку других; обходя дома и скупая цилиндры, он надевал их на голову, тем самым, обозначая свое ремесло и сохраняя товар в целости.
Магазин «Э. Мозес и сын» открылся в Ист-Энде в 1832 году, там торговали готовой дешевой одеждой для рабочего класса. К 1851 году этот магазин на улице Элдгейт представлял собой огромный торговый центр, где продолжали торговать одеждой для «ремесленников», например, куртками за 4 шиллинга и вельветовыми брюками за 3 шиллинга, но при этом располагая товарами для людей с более высоким уровнем занятий. «Фраки» (верхняя часть костюма-тройки) стоили от 1 фунта до 2 фунтов 6 шиллингов, жилеты с клетчатым узором «любого клана» всего 4 шиллинга 9 пенсов, там же были «в ассортименте элегантные летние брюки» от 4 шиллингов 6 пенсов, из оленьей кожи или замши, стоившие 7 шиллингов 6 пенсов или 10 шиллингов 6 пенсов. «Траур… можно приобрести через пять минут после обращения», мужской траурный костюм за 1 фунт 12 шиллингов 6 пенсов, «то же самое высшего качества» за 3 фунта. Шелковый цилиндр стоил от 2 шиллингов 6 пенсов до 5 шиллингов 6 пенсов за «превосходный» товар.
Мужские ботинки и сапоги (именовавшиеся «веллингтоновскими», но кожаные, а не резиновые; отличительной чертой их было то, что их можно было быстро натянуть, не шнуруя) стоили от 4 до 9 шиллингов 6 пенсов, дамские ботинки всего 3 шиллинга, ботинки из более модного атласа или лайки — 4 шиллинга 6 пенсов или 4 шиллинга 9 пенсов. Дамы покупали здесь шали и зонты, но не платья. «Те, кто предпочитал, чтобы с него сняли мерку, могли обратиться в отдел одежды, которую шили на заказ, что имеет известные преимущества» Многие клиенты из верхов общества постоянно пользовались этими «преимуществами», но «когда на брючных пуговицах было выбито название фирмы, мы обычно возвращали брюки, чтобы к ним пришили другие пуговицы».
Поскольку Мозесы были иудеями, «этот магазин закрывался на закате в пятницу до субботнего вечера и возобновлял работу в двенадцать ночи». В короткие зимние дни это означало значительные потери в торговле. Открытие магазина поздним субботним вечером стало возможно благодаря обилию ламп, в том числе «одной из первых установок электрического освещения для магазинов». Историю популярного магазина «Братья Мосс» можно проследить вплоть до 1860 года, когда Мозес Мозес начал торговать поношенной одеждой с лотка. Два его внука открыли магазины на Кинг-стрит, Ковент-Гарден, торгуя под вывеской «Братья Мосс» и давая напрокат мужскую одежду. Эта фирма процветает и по сей день, на том же месте и во многих филиалах.
Горожанин среднего класса викторианской эпохи носил цилиндр, сюртук, жилет и брюки, в холодную погоду надевал пальто. На любом изображении толпа пестрит этими черными цилиндрами. Диккенс оплакивает эту «плотно закрытую, черную, жесткую кастрюлю высотой в полтора фута (он слегка преувеличивает), которую мы именуем цилиндром». Они были слишком теплыми, неудобными и непрактичными. Хотя самая большая цена цилиндра у «Мозеса и сына» составляла 5 шиллингов 6 пенсов, они могли стоить вдвое дороже и даже больше. Но «каждый хоть сколько-нибудь приличный человек стремился появиться на публике в хорошем цилиндре». Примерно с 1849 года цилиндр распространяется повсеместно.
Шелковый цилиндр делался из шелкового плюша, нашитого на жесткую холстяную основу. Ему требовалось не меньше ухода, чем домашнему животному, его следовало гладить в определенном направлении, чтобы ворс снова лег в нужном направлении после небрежного обращения, и мягко осушать куском шелка, если зонт не спас его от дождя. «Бережливый джентльмен никогда не ставит цилиндр на тулью», только на поля. Наблюдательный глаз отмечал изменения формы цилиндра от сезона к сезону: выше (8 дюймов), немного ниже (6 дюймов), прямые или изогнутые поля, прямая или «с перехватом» тулья; но пока этот магический предмет находился у вас на голове, вы удовлетворяли требованиям респектабельности. Цилиндры носили капитаны речных пароходов, а иногда даже палубные матросы. Их носили толпы клерков, прибывавших в Сити пароходом или омнибусом. На изображениях работающих мужчин по головному убору всегда можно отличить джентльменов или инспекторов от рабочих. Брюнель, костюм которого отличался крайней небрежностью, всегда носил цилиндр, вне зависимости от того, насколько это было практично, это просто было само собой разумеющимся.
Время от времени появлялись необычные варианты. В начале 1840-х годов можно было купить цилиндры из соломки, фетра или бобрового меха, который бывал «иногда таким же лохматым, как скотчтерьер», белые или бежевые. Но в 1850-х годах черный шелковый плюш победил всех соперников. История убийцы-Мюллера была рассказана в главе о железных дорогах, но я должна повторить ее здесь, поскольку речь в ней идет о цилиндре жертвы. Убийца отнес его к шляпнику, чтобы подогнать и укоротить, и, хотя на цилиндре внутри стояло имя жертвы, убийца оставил его себе. Цилиндр был найден в багаже Мюллера при его аресте в Нью-Йорке. Цилиндры пониже, которые как раз входили в моду, стали именоваться «Мюллеровы укороченные».
В некоторых случаях цилиндр мог оказаться опасным для владельца. В Театре Ее Величества на Хаймаркете случился пожар, собравший огромную толпу зевак. Четверо молодых людей, принадлежавших к среднему классу и, разумеется, носивших цилиндры, были окружены в толпе хулиганами, которые «нахлобучили моим друзьям цилиндры до глаз и попытались расстегнуть им пальто (чтобы добраться до карманов)». Но ворам крепко досталось, когда четверо щеголей в цилиндрах пустили в ход кулаки в «круге, который, несмотря на чудовищную толкотню, немедленно расчистился и в котором от пламени горящего театра было светло, как днем», — драка оказалась более захватывающим зрелищем, чем простой пожар.
Время от времени запатентовывались какие-то усовершенствования цилиндров, но ни одно из них не привилось. В 1855 году был зарегистрирован патент на движущуюся тулью, которая могла бы открываться и закрываться по желанию с помощью прутков, которые поднимали верх цилиндра. К этой же проблеме обратился один француз, в 1870-м предложивший, напротив, поднимать поля, чтобы «защитить владельца от солнечного жара». В 1860 году для неофициальных случаев стали считаться приемлемыми котелки. Но большинство мужчин среднего класса продолжали мучиться в шелковых цилиндрах в дождь и в солнце.
Единственное место, где любые, самые респектабельные цилиндры, по общему мнению, были немыслимы, это опера. Здесь мужчины носили шапокляк, шляпу из черной материи той же формы, что и цилиндр, но сделанную без жесткой основы, с пружиной внутри. Шапокляк складывался в плоский круг, напоминающий коровью лепешку, его носили под мышкой. В нужный момент легкий удар полями по спинке кресла приводил в действие пружину и — с громким щелчком — мгновенно возникало подобие цилиндра.
Верхней одеждой для мужчин служили либо сюртуки в талию с прямыми полами почти до колен, темно-синие и черные, либо появившиеся в начале 1850-х годов фраки, спереди короткие, до талии, сзади с длинными узкими фалдами изогнутого кроя, чтобы не разлетались. С 1860 года черный фрак становится обычной вечерней одеждой для мужчин среднего класса, он часто встречается и по сей день — ему было суждено долгое царствование. Фрак, как вечерняя одежда, брюки и жилет от модного портного стоили около 7 фунтов. Молодые люди возмущали старшее поколение тем, что носили смокинги, которые к 1870 году стали считаться приемлемой одеждой.
Карманы находились в фалдах, что делало их доступными для карманников, или в швах брюк. Карманные кражи были частым явлением. Специальный инструмент, стоивший всего десять шиллингов, которым можно было залезть в карман, в особенности в людных местах, вроде омнибусов или вокзалов, был более удобен, чем нож, которым делали разрез. Чтобы перехитрить воров, были запатентованы различные виды «защиты карманов», которые обычно включали усиление кармана стальной пластиной и пружиной, которая запирала его, что наверняка мешало брюкам лежать гладко. Возможно, поэтому эти изобретения не привились. Часам джентльмена полагалось лежать в другом кармане, обычно в жилетном, — наручные еще не были изобретены. Когда часы вынимали, чтобы посмотреть время, вор мог заметить, где они, и попробовать добраться до них — возможно, устраивая беспорядки, как в случае с четырьмя щеголями, о котором рассказано выше. Существовало множество запатентованных изобретений, предназначенных для обеспечения сохранности часов.
Брюки были белые, бежевые или светло-серые вплоть до 1860 года, когда обычным сделался костюм-тройка из одной ткани. До середины 1850-х годов брюки плотно облегали ноги с помощью штрипок, охватывавших ступню. В конце 1850-х существовала, правда, недолго, довольно нелепая, на наш взгляд, мода — «кубарь» — сужавшиеся книзу широкие в бедрах брюки, складки которых уходили в пояс. Ширинка спереди обычно застегивалась на пуговицы. Брюки поддерживались подтяжками, которые, как ни удивительно, давали чопорным викторианским дамам, слишком стыдливым, чтобы именовать брюки не иначе, чем «невыразимые», возможность проявить свое умение вышивать. Подтяжки «были необходимой принадлежностью гардероба джентльмена. Как правило, джентльмены были довольны, что они красиво расшиты» — по крайней мере, они так говорили.
Цвета мужского костюма становились все более приглушенными. Джейн Карлейль описывает костюм известного денди, графа д’Орсе, когда он нанес ей визит в 1840, — он был «таких ярких цветов, как колибри». Пять лет спустя «он появился в черном и коричневом — черный атласный галстук, жилет коричневого бархата, коричневый сюртук… на бархатной подкладке того же тона и почти черные брюки, булавка для галстука из большой грушевидной жемчужины в чаше из маленьких бриллиантов, и одинарная золотая цепочка вокруг шеи… с чудесной бирюзой». Полочки жилета могли быть вышиты или сделаны из роскошной ткани, до тех пор, пока темный костюм тройка не стал de rigueur (требуемый этикетом — фр., прим. перев.) в 1860-х годах. Белый жилет оживлял эту всеобъемлющую черноту вечерами или на свадьбах. В 1859 году, в чрезвычайных обстоятельствах, когда казалось возможным вторжение Франции, всеобщую черноту смягчила форма добровольческих войск. Это был темно-серый или зеленый костюм, смоделированный по образцу сельской одежды джентльмена, но головной убор был довольно экзотичен — высокий шлем, или кивер, украшенный петушиными перьями. Регулярная армия оживляла сцену алыми мундирами.
Рубашки зачастую шили дома. Это давало викторианским дамам возможность заняться делом, если они не предпочитали тратиться на шитье — от 3 до 4 шиллингов. Рубашка должна была доходить до середины бедер. Простые схемы и указания давались в выпусках популярных журналов. Для вечернего костюма перед рубашки украшало жабо. Жесткие пристегивающиеся воротнички, с широким зазором между квадратными кончиками, крепились к стоячему воротничку рубашки на спине запонкой. Некоторым нравились воротнички, доходившие до середины щек, неизбежно придавая владельцам надменный вид, другие предпочитали воротнички до подбородка, поверх которых легко можно было повернуть голову. Галстук варьировался от простой ленты черного или цветного шелка, завязанной бантом, до шейного платка из плотного шелка, который удерживала золотая — зачастую с драгоценным камнем — булавка.
Ставшее модным курение потребовало куртки и головного убора, чтобы предохранить остальную одежду и волосы от табачного дыма. Куртки могли быть весьма декоративными, как и халаты, которые носили дома. Томас Карлейль, отдававший предпочтение свежему воздуху и сквознякам, но не элегантности, носил великолепную, защищавшую от любых сквозняков куртку, в ней он изображен на семейном портрете в 1857 году. Мужчины носили веллингтоновские сапоги с широким прямым верхом или гессенские с отворотами, и те и другие до колена. Ботинки с резиновой вставкой появились на рынке в 1837 году, а на пуговицах в 1860-м. Ботинки со шнурками появились в 1840-х годах.
Дождь представлял постоянную угрозу для одежды. На Всемирной выставке был продемонстрирован эквивалент пластикового дождевика — «водонепроницаемое пальто, такое тонкое, что его можно уложить в небольшой чехол и носить в кармане». Единственная беда с этими чудесными изобретениями состоит в том, что мы никак не можем узнать, сколько их было продано. Я не встречала больше ни одного упоминания об этой, судя по описанию, очень полезной одежде. Другим участником выставки была «Бэкс энд Компани» со своей «Aquascutum» — непромокаемой шерстяной тканью для накидки или плаща. Мистер Макинтош из Глазго вплоть до 1823 года производил совершенно водонепроницаемую ткань с использованием натурального каучука, но у нее был недостаток, присущий всем непроницаемым тканям: она действительно предохраняла от дождя, но не давала испаряться поту и удерживала дурной запах, что было очень неудобно.
Для горожанина предметом первой необходимости был зонтик. Зонт со стальным каркасом запатентовал в 1850 году Сэмюэл Фокс. Мейхью писал в 1861-м: «не так давно использование мужчиной зонтика расценивалось как признак изнеженности, но теперь зонты сотнями продаются на улицах». «Джеймс Смит энд Компани», компания, основанная в 1830 году и переехавшая на Нью-Оксфорд-стрит в 1867-м, продавала трости, палки, зонты и зонтики от солнца. (У них замечательная викторианская витрина.) Если вы не намеревались пополнить домашнюю коллекцию зонтов, приобретая еще один зонтик, можно было взять зонт напрокат в Лондонской зонтичной компании, 4 шиллинга залог, 4 пенса за три часа — наверняка дождь к тому времени перестанет, — или 9 пенсов за 24 часа, вернуть зонт можно было в любой из «пунктов» компании по всему Лондону. Из Америки прибыли галоши — каучуковая «верхняя обувь». Каким бы аккуратным вы ни были, ваши брюки быстро пачкались на улицах, где было грязно, несмотря на все усилия подметальщиков. Чистка или сухая чистка брюк стоили всего 1 шиллинг 6 пенсов, а мелкий ремонт — скажем, починка кармана, поврежденного карманником, — стоил столько же.
Нижнее белье состояло из нижней рубашки и панталон, льняных, или фланелевых, или шелковых для «тех, кто падает духом и впадает в апатию в сырую погоду». Возможно, это относилось только к дамам — разве джентльмены могут падать духом или впадать в апатию в сырую погоду? — из статьи это неясно; но в музее в Херефорде выставлена пара длинных шелковых мужских панталон изысканного розового цвета. Каталог товаров 1866 года предлагает «мужские панталоны и брюки из мериносовой (тонкой) шерсти, поярка, коричневого и белого хлопка и замши». В постель ложились в рубашках длиной до икры или до пят и ночных колпаках без кисточки, по виду напоминавших носок.
Теперь перейдем к главному украшению мужчины — волосам на лице. Опасные бритвы требовали терпения и твердой руки. Безопасную бритву, которую изобрел Кинг Кэмп Жиллетт, завезли из Америки только в 1905 году. Большинство мужчин доверяло приводить в порядок свои волосы и бороды цирюльникам. Обилие растительности на лице в Викторианскую эпоху было удивительным, даже отпугивающим, если ее не содержали в чистоте. Бакенбарды, доходившие по щеке до ушей, позволялось «фигурно выстригать» в соответствии с индивидуальным вкусом, исключение составляли констебли, чьи слишком длинные бакенбарды не должны были заслонять «четко написанные» идентификационные номера. Идеалом были «черные, блестящие и пышные бакенбарды, ни в коем случае не вульгарные», скажем, «буйные рыжие» или «жидкие, словно побитые молью». Непонятно, как следовало поступать обладателям рыжих бакенбард: закупать черную краску у знакомого аптекаря или так и оставаться с вульгарными бакенбардами? Для придания бакенбардам и волосам «блеска» бесценным средством было роулендское макассаровое масло — густая красновато-коричневая жидкость, якобы доставляемая из Макассара на Дальнем Востоке. Она действительно придавала волосам блеск, но при этом пачкала любую ткань, на которую попадала, — так на спинках стульев появились льняные салфетки, обычно отороченные кружевом, называвшиеся «антимакассаром».
Альтернативой макассаровому маслу был медвежий жир. Цирюльники имели обыкновение вывешивать объявление: «На этой неделе мы забили медведя», призывая заказывать не медля свежий медвежий жир. Но вместо обещанного здоровенного медведя, зверь в подвале под парикмахерской оказывался всего-навсего «жалким тощим седоватым медведем», и, как пишет очевидец, на следующей неделе тот же зверь сидел в подвале под другим парикмахерским заведениемь. Волосы и бороды, бакенбарды и усы мазали жиром и помадили, а усы фабрили и закручивали пальцами в изящные стрелкияь.
Ванны, как правило, считались терапевтической процедурой. Людям, страдавшим раздражительностью или общей слабостью, предписывались холодные ванны; десяти-двадцатиминутной ванны считалось «достаточно даже для людей плотного телосложения», к тому же она предупреждала простуду. Тепловатые ванны были «время от времени полезны людям малоподвижным», а «когда требовалось мытье», пользовались мылом.
«Паровая ванна популярна в этой стране. Пациент сидит обнаженный на стуле, рядом с ним помещен сосуд с кипящей водой. Он сам, с головой, и горячая вода в сосуде накрыты большим одеялом». Таковы инструкции, но они кажутся мне неподходящими и опасными. Томас Карлейль ухитрялся устраивать себе холодный душ в кухне, доставляя огромные неудобства служанке, спальное место которой находилось там же. Наверное, он был необычен в своем стремлении быть чистым, как, впрочем, и во многом другом. В 1842 году «Журнал по домоводству», The Magazine of Domestic Economy, высказывал сожаление, что «в этой страдающей водобоязнью стране… умывание лица и рук, чистка зубов, усердный уход за ногтями и мытье ног происходят не чаще двух раз в месяц, таково общепринятое понятие о чистоте».
Неутомимый турист из Манчестера отправился посмотреть Лондон. После двухнедельного похода, когда он проходил до двадцати миль в день, он записывает в дневнике как событие, достойное упоминания: «Вымыл ноги и сменил носки».
Зубные щетки продавались, но старый обычай жевать зубочистку, пока не растреплется кончик, все еще был в ходу. Металлический тюбик для пасты, который было бы легко сдавливать, еще не был придуман. Зубной порошок можно было купить или изготовить дома из смеси мела, камфары, мирры и хинина — невероятно горький, или из меда и древесного угля для неповрежденных зубов. Или по-другому: «раз в две недели или чаще, погрузи зубную щетку в несколько предварительно раздавленных зерен ружейного пороха» — но будь осторожен!
* * *
Женские платья создавались с целью подчеркнуть женственность и беспомощность их владелиц. Узкие плечи и крой верха рукава не давали викторианской даме поднять руки, чтобы причесаться, а невероятно тонкая талия была мечтой всех молоденьких девушек. Вырез дневных платьев обычно был высоким, но вырез вечерних становился все ниже и ниже — «намного больше, чем дозволяет строгая изысканность». Один ливрейный лакей дал язвительное описание бальных вечерних платьев: «Молодые дамы почти обнажены до талии, платье еле держится на плечах, грудь совершенно обнажена, только соски немного прикрыты кусочком ткани».
Любопытно, что эта демонстрация тела до талии сочеталась с возбуждающей жгучий интерес сдержанностью в показе того, что находится ниже талии. Такая мода осложняла любую попытку подправить плоскую грудь. Подбивка переда лифа, «улучшающая бюст», могла применяться на дневных платьях, была обычной для свадебного наряда, но сразу была бы заметна на вечерних платьях. На лифе были тщательно застроченные вытачки, в него вшивались корсетные косточки, застегивался он на спине на крючки с петлями. Обычно лиф пристрачивался к юбке, но иногда к одной юбке шилось два лифа, один с декольте, для вечера, другой с высоким вырезом, чтобы носить днем. Или же «те, у кого не было большого запаса вечерних платьев, могли шить рукава платья из двух отдельных частей, нижняя отстегивалась у локтя… когда платье надевали вечером, кружевная гофрированная манжета придавала короткому рукаву нарядный вид».
В моде была шелковая парча, узорами напоминавшая ткани восемнадцатого века. Зачастую в бабушкином гардеробе обнаруживались изумительные шелка, которые можно было использовать снова. Шанжан, переливчатый шелк, подходил как для дневных, так и для вечерних платьев; всеобщей любовью пользовались тартан и индийский рисунок «в огурцы», известный нам как «пейсли», по названию шотландского города, где производили имитацию этих тканей. Кружево часто нашивали на цветную основу. Кружево с подвенечного платья могло впоследствии использоваться для украшения множества других. Нежные, непрочные краски растительного происхождения уступили место кричащим анилиновым краскам, изобретенным и запатентованным Уильямом Перкином в 1856 году и представленным на Всемирной выставке в Южном Кенсингтоне в 1862-м. Эти краски преобразили производство узорчатых платяных тканей и внушили викторианцам страсть к фиолетовому цвету, одной из самых ранних разновидностей анилиновых красок. Ипполит Тэн находил, что «цвета женских платьев чрезмерно кричащи».
Юбка платья была заложена в складки у пояса, чтобы расправить огромное количество спадающей до полу материи. Чтобы еще больше увеличить объем ткани, использовались оборки и рюши. Подол юбки был подшит жесткой тесьмой, чтобы предохранить ткань платья. Сняв одежду, тесьму чистили щеткой, и могли заменить, когда она становилась безнадежно грязной, после того как благополучно подметала полы, скажем, в Хрустальном дворце. Карманы делались в боковых швах юбки или ниже пояса. Часы клали в небольшой кармашек на талии.
Лучше всего английские дамы выглядели верхом на лошади в модном Роттен-Роу в Гайд-парке, одетые для верховой езды: мужского покроя верх, юбка темных тонов, сапоги, иногда мимолетно демонстрировалась дразнящая штанина «брюк амазонки». Женские брюки как верхняя одежда были еще немыслимы. В 1851 году миссис Амелия Дженкс Блумер из Нью-Йорка первой надела широкие, сборчатые, наподобие турецких шальвар, брюки (их можно было бы назвать гаремными), и ее друзья пробовали ввести эту моду в Лондоне, но дело кончилось скандалом. После того как одна из лондонских пивоварен одела всех своих барменш в блумеры, эта мода умерла.
Туфли и доходившие до лодыжки ботинки для помещения шились из атласа или лайки. «Жуткую грязь» на улице викторианские дамы преодолевали в более подходящей обуви, осмеянной Ипполитом Тэном: «полусапожки — настоящие сапожищи, большие ноги, как у болотных птиц и, под стать, походка и осанка». Существует интересное описание моды дневных платьев 1860-х годах: «у некоторых юбок… изнутри по подолу шли кольца и шнурки. Они служили для того, чтобы поднимать юбку. Шнурок поддергивали у талии, и юбка, присобравшись, поднималась на несколько дюймов над землей, показывая лодыжки или яркие нижние юбки, которые надевали специально для такой цели». К сожалению, видный историк костюма, Энн Бак, написавшая об этом, не выдвигает предположений относительно того, когда носили такие юбки. Юбка длиной выше лодыжки многие годы служила отличительным знаком проститутки; об этом наверняка все забыли, а те, кто носит такие юбки, и не знают об этом. Возможно, такие юбки подходили для нового спорта, игры в крокет, или, возможно, яркие нижние юбки могли быть видны только при переходе улицы, а когда женщина снова шла по чистому тротуару, они опять оказывались прикрытыми.
К 1865 году широкие юбки на кринолинах сменились платьями покроя «туника» и «принцесс». К 1870 году эта мода прошла, силуэт платья изменился — от свободного колокольчика до цилиндра с талией, с увеличивающимся турнюром сзади.
* * *
Самым известным предметом нижнего белья, которое носили викторианские женщины, был кринолин. Ему предшествовали очень жесткие нижние юбки из ткани «кринолин», изготовлявшейся из конского волоса и шерсти с рядами кантов на подоле. Несомненно, все видели картины, где изображены дамы елизаветинских времен, у которых всегда была одна забота — как расправить юбку? В елизаветинскую эпоху вошла в моду юбка с фижмами, каркасом из проволоки или китового уса. Викторианский кринолин, сначала из китового уса, затем из стальной проволоки, был встречен с энтузиазмом, но даже в зените славы он не был распространен повсеместно, хотя ему уделялось такое внимание, что случайный читатель модного журнала мог решить, что кринолины носят все. Королева Виктория не носила кринолинов. Она даже выступила против них в печати с письмом, адресованным дамам Англии, в котором клеймила кринолины как «мало приличные, дорогие, опасные и отвратительные».
Мало приличными кринолины, безусловно, могли быть, особенно при сильном ветре или в переполненных поездах, но ведь самой Виктории никогда не приходилось совершать долгих пеших прогулок, неся на себе множество различных нижних юбок, необходимых для того, чтобы придать юбке модный объем, вес которых доходил до 14 фунтов.
Дорогими? — за отличный кринолин в 1861 году платили 6 шиллингов 6 пенсов. Опасными они бывали часто, когда владелица кринолина неверно оценивала расстояние от своего платья до огня. Отвратительными они тоже бывали, в особенности на низеньких полных женщинах вроде королевы Виктории; напротив, императрица Евгения выглядела великолепно в бальных платьях с огромными юбками, когда вместе с мужем, Наполеоном III, посещала Викторию и Альберта. Кринолины различались по форме и устройству. Лучшие делались из стали для часовых пружин, у кринолина «санс-флектум» обручи были покрыты гуттаперчей, их можно было мыть, у некоторых кринолинов обручи вдевались в оборку, у других — обшивались фланелью. Кринолин «американская клетка» 1862 года весил всего 8 унций.
Кринолины создавали неудобства своим владелицам, особенно в экипажах, общественных или частных, и на лестницах. Неудивительно, что знатные дамы продолжали сидеть в экипажах у модных лавок, а приказчики выносили им товары для просмотра. Существовали и другие варианты. В 1842 году «леди Эйлсбери носила платья, на каждое из которых уходило 48 ярдов ткани, а вместо кринолина использовала нижнюю юбку из пуха или перьев, которая приподнимала это огромное количество материи и плыла, подобно облаку, когда ее владелица садилась или вставала». Это все равно, что носить пуховик, — зимой приятно, но летом… Нижние юбки из «арктического пуха» предлагали за 17 шиллингов 6 пенсов.
Даже с кринолином нужно было надевать одну-две нижние юбки. В декабре 1860 года Джейн Карлейль, почувствовав, что простудилась, надела «все свои юбки сразу, а у меня были две новые, сделанные из шотландских одеял». Конечно, она согрелась в них, и, скорее всего, они были нежно-кремового цвета, хотя в это время вошли в моду красные, ярко-синие или фиолетовые нижние юбки, гладкие или в полоску, что свидетельствовало об изменении представлений о белье. Раньше нижнее белье было только делом его обладательницы, ее горничной и прачки, и оно было белым. Теперь, когда кринолин наклонялся или покачивался, белье можно было увидеть, и оно стало таким, что на него стоило посмотреть.
Появление кринолинов ознаменовалось исчезновением туго затянутых корсетов. Косые швы лифа, сходившиеся у пояса, и пышная юбка создавали видимость тонкой талии, поэтому шнуровка вышла из моды. Это весьма обрадовало медиков и даже церковь. «Тугая шнуровка с нравственной точки зрения противоречит всем законам религии». В свое время они считались замечательными. В 1841 году считалось,
что «современные корсеты охватывают не только грудь, но и весь живот и спускаются ниже, к бедрам; из-за того, что они отделаны китовым усом, не говоря о бесчисленных деревянных, металлических или из китового уса пластинках от верха до низа корсета… походка англичанки, как правило, напряженная и неуклюжая, ее тело не упруго и не сгибается из-за корсета».
Шнуровку сзади, которую владелица корсета не могла затянуть сама, к 1851 году сменила шнуровка спереди, тогда же мадам Рокси Каплин получила медаль за свой «гигиенический корсет», удобный, но при этом обеспечивающий талию в 19 дюймов. «Домашний журнал англичанки» в мае 1867 года, когда кринолины начали терять популярность, а корсеты снова вернулись, напечатал письмо читательницы, вспоминавшей о муках, которые в юности доставлял ей корсет:
В пятнадцать лет меня поместили в модную школу в Лондоне, здесь стремились к тому, чтобы талия учениц уменьшалась на дюйм в неделю, пока директриса не решала, что она достаточно тонкая. Когда я в семнадцать лет окончила школу, талия у меня была всего тринадцать дюймов, хотя прежде была двадцать три.
Эта противоречащая природе конструкция, несомненно, объясняет, почему викторианские дамы часто падали в обморок, почему они предпочитали лежать на диване, вместо того, чтобы совершать прогулки. К 1860-м годам часто встречались цветные корсеты, например, веселого ярко-красного цвета, они стали короче и легче.
«Панталоны дают женщинам неоценимые преимущества, предохраняя их от болезней и недомоганий, к которым склонны британские женщины». Каким образом, остается неясным. В 1840 году «Журнал по домоводству» давал инструкции, как их сшить. Штанины пристрачивались к поясу, перекрывая одна другую на несколько дюймов в талии, но не сшивались вместе. «Самая подходящая длина примерно ярд». Низ штанин мог быть украшен вышивкой и кружевом в той мере, в какой владелица считала нужным. Каталог товаров от Дж. И Р. Морли предлагал «дамские нижние рубашки и панталоны из мериносовой шерсти, поярка, белого хлопка и замши». Интересно, много ли женщин в действительности носили кожаные панталоны Морли? Они были бы очень хороши для езды на велосипеде, но это еще было впереди.
Другим типично викторианским предметом одежды была шаль — 5 квадратных ярдов кашемира или шерсти зимой или тонкого кружева летом. Все шали, с бахромой и простые, были украшены индийскими «огурцами», или пейслийским узором, набивным или вытканным. Тот, кто пробовал носить шаль, знает, что это большое искусство. Прежде всего, с шалью нельзя носить ни дамскую сумочку, ни держать на руках ребенка ни при покупках, ни при каких других обстоятельствах. «Семейный журнал Сильвии» дает полезный совет относительно «этого трудного искусства». Шаль должна быть «уложена изящными складками, насколько это возможно… и ее надо придерживать обеими руками, сложенными на груди», — а это требует внимания. На Риджент-стрит существовало несколько модных магазинов, специализирующихся на шалях, один из которых мог покупать или менять шали и подвергать их сухой чистке.
Придерживая одной рукой на груди шаль, с трудом можно было держать в другой еще один непременный викторианский аксессуар — зонтик от солнца. Зонтики от солнца подбирались в тон платью или по контрасту с ним. В 1840 году они были маленькими, зачастую украшенные оборками или вышивкой, с ручкой из дерева или слоновой кости, дающей возможность их вращать и наклонять, чтобы, сидя в экипаже, уберечь лицо от солнечных лучей. Зонтики увеличивались в размерах, изменяли форму, вплоть до стрельчатого «зонтика-пагоды». Разумеется, в дождь они были бесполезны. В 1857 году Барбара Бодичон (урожденная Ли Смит), одна из первых феминисток, негодовала по поводу «неподходящей современной одежды» женщин, «которая хороша только в комнатах с коврами, где кажется изящной и красивой; на улицах же оказывается маркой и неподобающей». «Каждая женщина должна иметь непромокаемый плащ с капюшоном… Зимние ботинки должны быть сшиты с прокладкой из пробки между двумя подметками, это сохраняет ноги совершенно сухими, а благодаря толстой подошве можно вытащить ботинки из грязи, не добавляя им тяжести» — новый вариант патенов, но гораздо надежнее и удобнее.
* * *
Мейхью приводит описание модного салона по рассказу одного из служащих салона:
он больше похож на особняк дворянина, чем на лавку модистки… в этих больших домах не только работают модистки и портнихи, здесь есть любые предметы женской одежды, нет только обуви. Дама приходит заказать, скажем, свадебный наряд, или шлейф для официального приема у королевы, или утреннее либо вечернее платье. Она выходит из экипажа. Дверь ей открывает ливрейный лакей, который вводит ее в так называемый «главный магазин», или первый «зал для показа». Затем приходит француженка, в шелковом платье с короткими рукавами, в маленьком кружевном чепчике с длинными лентами, которые падают ей на плечи и доходят до полу… Эти француженки одеты как «magazinières» (кладовщицы — фр., прим… перев.) или манекенщицы. Как правило, этих манекенщиц бывает пять-шесть… Первый «зал для показа» длиной около 130 футов и шириной около 60-ти. Панели перемежаются зеркалами в изящной резной золоченой раме от пола до потолка. Пол покрыт очень дорогим ковром, скажем, лиловым или желтым. В разных частях комнаты прилавки из полированного черного дерева, украшенные позолотой. Здесь даме демонстрируют богатый выбор великолепных шелков и бархата… она спрашивает у француженки, как ткань будет выглядеть при дневном свете, при свете свечей… она выбирает один или два платья [то есть, отрезы на платье]… когда будет удобно даме, закройщица приедет снять с нее мерку… в одноконной двухместной карете «брогам» слуга в ливрее везет ее к дверям, и она входит…
Если заказчице требовалось, платье могло быть готово на следующий день.
В 1861 году, когда Томас Карлейль сделался известным, его жена Джейн решила пойти к модной портнихе, хотя и не такой роскошной, как только что было описано. Она брала за работу до 300 фунтов, хотя взяла с Джейн Карлейль гораздо меньше. Дамы с более скромными средствами прибегали к услугам портних, нанимаемых «поденно», которые приходили на дом к клиентке, беря за это 2–3 шиллинга в день. Зачастую клиентка сама выполняла большую часть несложной работы, такой как швы юбки и отделка, оставляя сложную портнихе. Во всяком случае, шить на руках приходилось не все. Первая швейная машина была изобретена французом М. Тиммонье уже в 1829 году, эта модель демонстрировалась на Всемирной выставке в 1851-м, но не возбудила большого интереса, возможно, потому что делала на лицевой стороне шов, похожий на тамбурный, что выглядело грубо. Следующим был Элайас Хау, который изобрел и запатентовал свою швейную машину в 1846 году, но она не имела коммерческого успеха, пока Айзек Зингер не усовершенствовал ее и не запатентовал в 1851-м в Америке. Затем в этой области стали работать и другие изобретатели, пока к 1868 году не появилось шесть различных производителей машин, некоторые из них торговали в собственных специализированных магазинчиках, предлагая машины, на которых можно было вышивать и шить «челночным» стежком, применяющимся в современных швейных машинках.
Платье можно было купить готовое. В «Журнале по домоводству» всегда был тематический раздел «Лондонские и парижские моды», в котором часто сообщалось, что эти модели можно увидеть в магазине «Суон энд Эдгар», на Квадранте, части Риджент-стрит (магазин закрылся в 1982-м, но остался дорогим воспоминанием для домохозяек из пригородов, которые любили в нем встречаться, не подозревая, что здесь весьма доходное место для проституток). Ни один другой магазин не был упомянут, можно подозревать, что «Суон энд Эдгар» имел какие-то торговые связи с журналом. Можно было купить только лиф и достаточное количество ткани на подходящую юбку, или наоборот. «В случае тяжелой утраты… когда немедленно требовалось готовое элегантное платье», можно было прибегнуть к «расширяющемуся лифу „Jay’s Patent Euthemia“», хотя как он расширялся для скорбящих вдов, из рекламы неясно.
Бумажные выкройки поставлялись профессиональным портным начиная с 1830-х годов, но в августе 1850 года ежемесячный журнал «Мир моды» стал продавать их в каждом номере, а к 1859 году в этой области было четырнадцать конкурентов, включая Сэмюэла Битона. С этими выкройками было страшно трудно иметь дело, поскольку части нескольких платьев печатались на одном листе тонкой бумаги. «Части выкройки каждого платья легко отличить благодаря особому виду линий каждой», — как это напоминает уверения относительно «простоты самостоятельной сборки» мебели в плоской упаковке! Но викторианские дамы были настойчивы, и в комнатах для шитья все росла гора бумажных выкроек, и так продолжалось до самого последнего времени, когда уже редко кто собирается шить платья собственноручно.
Одежда в музейных коллекциях часто кажется очень маленькой. На это есть две причины: одежда, перешедшая от одного владельца к другому или купленная в «секонд-хэнде», как правило, переделывалась для меньшего ростом владельца, одежда, принадлежавшая рослому человеку, редко оставалась не переделанной. К тому же викторианские женщины и мужчины действительно были маленького роста, если судить по нашим меркам. Саксы, мужчины и женщины, отличались крепким телосложением, были ростом 5 футов 8 дюймов и 5 футов 4 дюйма, а викторианцы на три или два дюйма ниже. Сама Виктория, вероятно, была менее 5 футов ростом, ее часто называли «наша маленькая королева», но она была ненамного ниже средней женщины своего времени.
Косметика «почти вышла из моды». Крем для губ мог быть подкрашен растительной краской из алканы красильной, но «эта краска могла оставить красный след на батистовом носовом платке, если случайно коснешься им губ». Для удаления волос на лице применялся слабый раствор мышьяка. Это часто служило оправданием того, что мышьяк хранился в доме и оказывался доступен отравителю. Желателен был прекрасный, безупречный цвет лица; веснушки можно было «свести» окисью серебросодержащего свинца или соляной кислотой, — ни то ни другое не кажется безопасным.
Дома ходили в чепчике на подкладке, украшенном лентами, он закрывал верх головы и часть щек, с каждой стороны ленты длиной до груди висели свободно или были завязаны под подбородком. Чепчики, украшенные цветами и кружевом, бывали прелестны, к тому же для пожилых или старых дам это прекрасный способ спрятать редеющие волосы. Эмерсон был удивлен тем, что «английские женщины ходят с сединой», то есть не красят волосы. Вдовы носили чепчики со спускающимся на середину лба мысом, похожие на уменьшенный вариант ставшего знаменитым вдовьего чепца Марии, королевы Шотландской. Виктория носила такой чепец после смерти Альберта до конца своих дней. На улице голову всегда закрывали капором или шляпой. Прически были замысловатые, иногда требовавшие применения накладных волос. Бедные женщины продавали свои волосы, а иногда их крали у женщин уличные грабители.
Маленькие девочки и мальчики носили одинаковые платьица, лет в шесть или старше мальчики начинали ходить в штанах. Платья маленьких девочек повторяли платья матерей, хотя были короче, а маленьким мальчикам зачастую приходилось носить матросские костюмчики или одежду горцев, как, скажем, бедняжке наследнику трона, когда его мать открывала Всемирную выставку. (Чтобы носить тартан, не требовалось шотландского происхождения. Отец принца Эдуарда был немцем, мать, во всяком случае, наполовину немкой. Оба они восприняли Шотландию сэра Вальтера Скотта с энтузиазмом.)
Здесь нужно отметить одно значимое изобретение: безопасную (мы называем ее «английской» — прим. перев.) булавку, запатентованную в Америке Уолтером Хантом в 1849 году.
Использован материал книги Лайзы Пикард "Викторианский Лондон"
